Легенда XX века
В XVIII веке - это Гавриил Державин, в XIX веке - Лев Толстой, в XX веке - Виктор Боков. Неприятие иными читателями такого сочетания имён легко объясняется тем, что «большое видится на расстоянье» и «лицом к лицу лица не увидать». Однако есть у меня счастливая возможность, став лицом к лицу с поэзией Виктора Бокова, увидеть её всю. Крестьянский мальчик из подмосковной деревни Язвицы, что вблизи Троице - Сергиевой лавры, очарованный окрестными заповедными лесами и ручьями, светло - русый юноша, поднявший из травы есенинскую свирель, студент Литературного института, загадочно умеющий влиять на всех, солдат великой армии защитников Отечества в 1941-м, заключённый сталинской тюрьмы в 1942 году, бездомный человек, отважившийся после лагеря начать жизнь сначала, и, наконец, автор книг: «Заструги», «Яр-хмель», «Весна Викторовна», «Ветер в ладонях», и песен, которые поёт вся страна. Ученики его разлетались как птицы из широкого рукава. Виктор Боков - легенда XX века. Он всегда шел навстречу. Даже когда просто сидел за столом и вспоминал о рыбалке. Все, к чему он прикасался, становилось поэзией. Это черта его личная, особенная. Ни у кого другого я её не встречала. В Бокове поэт не засыпал никогда. Неразрывность с природой, естественная слиянность с нею наполняли Виктора Бокова могучей силой духа. Источники его вдохновения - природа и жизнь. Каковы бы ни были зигзаги жизни, у него счастливая судьба. Его стихи любит народ. Его стихи любили Борис Пастернак, Леонид Мартынов, Михаил Пришвин, Андрей Платонов. Перелистайте книги поэтов шестидесятых, семидесятых, восьмидесятых - мало найдётся таких, у кого бы не было посвящения Виктору Бокову. Он вырастил целое поколение поэтов. Нет, он никогда не преподавал им в институте, не учил, не говорил, как надо. Просто он всегда был окружён людьми. Не знаю человека, более чувствующего истинность чужих стихов. Шестидесятые годы. Семинар молодых поэтов. Вереница людей проходит перед ним. Звучат голоса. Лицо его наклонено, трудно прочесть на нем что-либо. Вот выходит юноша. Он произнёс ещё только первую строку, а Боков уже встрепенулся — он весь внимание, он весь горит, и юноша устремлён к нему, только к нему, он чувствует: услышал! С этой минуты комната преображается. Потолок словно улетает, и у всех над головой небо. Стихотворение кончается, Боков требует: «Ещё! Ещё!» Окружающие наэлектризованы, чувствуя, что здесь - явление поэта. Не знаю случая, чтобы Боков ошибся в своих прогнозах. Легко представляю себе умного и зоркого критика, который найдёт истоки поэзии Виктора Бокова в частушке, былине, народной песне, протянет ниточку к Кольцову, Никитину, Некрасову, Есенину, Клюеву. Если критик к тому же ещё и глубок, он увидит у Бокова традиции Пушкина и Тютчева и, обнаружив все это, застынет перед такими строчками: Мы с тобой два белых горностая, Здесь уже чистый Боков — с его юморком, озорством, неоглядной смелостью сравнений и метафор, с его собственным миром, живо откликающимся на реалии жизни. Любовная лирика Виктора Бокова - предмет особого разговора. В наше время, когда женщина активно заговорила стихами, лирическое начало в мужской поэзии как-то поугасло. Особенно это касается послевоенного поколения. Любовная лирика стала делом второстепенным, ей отводится, как правило, несколько страниц в конце того или иного поэтического сборника, да и то за светлым образом героя не видно лирической героини. Боков назвал сборник «Алевтина - и целиком посвятил его любовной, лирической теме. Как всегда, здесь он смел неоглядно. Встречались мне ханжи, шокированные боковскими стихами о любви. Но вот сами стихи: Гори, разгорайся, Великодушие, благородство - исконные черты русского характера - отчётливо видны в лирике, обращенной к женщине. Я вас любил так искренно, так нежно, Хочу заметить, что традиция лирического благородства у Виктора Бокова исключительна. Его любовь к женщине, к героине естественно и традиционно перерастает в любовь к земле, к матери, к сестре, к незнакомой крестьянке. Этот переход органичен и, как правило, незаметен: Я видел Россию. Все, к чему прикасался Боков, становилось предметом поэзии, словно оживает под его взглядом. Однажды я сказала ему: - Ненавижу слово «телефон». Не могу его впустить в стихи. Для меня это плохое слово. - А для меня плохих слов нет, — улыбнулся Боков и утром следующего дня позвонил, прочитал: Мне твой голос - как спасение, - Так у вас нет слова «телефон», — возразила я. - Правда, нет... Но о нём речь. Ты меня вчера задела, сказав, что плохое слово. А какое у Бокова богатство формы! Какие ритмы! Образы! Скажет: «слова молодильные знаю» — и сердце зайдётся, скажет: «и свадьбы, и свадьбы, и стон по болотам, и я, как царевич, иду в «сапогах» - вмиг предстаёт удивительная картина чуть ли не языческого русского торжества. Рифма Бокова - предмет особого большого и серьёзного разговора. Тут его смелость опять не знает границ. Боков рифмует не строки, а звуки. Я шёл, да и шёл. По двинским пескам, Невозможно учиться у него мастерству: его мастерство применимо лишь к его индивидуальности. И все же Боков - учитель для многих. В чём тут дело? Да просто он - сама поэзия. Песни Виктора Бокова - отдельная страница нашей национальной культуры. Ехала я однажды в поезде с женщиной-крестьянкой. По радио запели «Оренбургский платок». Мне стало радостно, и я сказала спутнице, что знаю автора этих слов. Она улыбнулась: — Тебе что, триста лет, что ли? Это народная песня. — Это слова Бокова Виктора Фёдоровича. — Какого Бокова? Мать моя ещё пела. Мне ль не знать! Спорить не стала: нет для поэта выше награды, чем прослыть народным. А Боков и впрямь народный поэт России. Кто же, как не он! Васильева Лариса Николаевна |